По старому и новому Пекину: Китай в статьях советских журналистов
«Раньше мы ошибочно полагали, что «общий котел» – это и есть достижение социалистического строя. На самом деле уравниловка лишь дискредитировала социализм». – Из интервью с мэром Пекина Чень Ситуном
В пять часов утра Пекин просыпается. На улицах пока еще малолюдно. Неторопливо тянутся из окрестных сел тележки с зеленью и овощами, возвращаются на велосипедах с ночной смены рабочие, грохочут редкие грузовики.
По старому городу лучше всего бродить именно в это время. Пустынные буддийские пагоды и конфуцианские кумирни, как бы сошедшие со старинных гравюр, напоминают о солидном возрасте китайской столицы – почти 3 тысячи лет! Когда попадаешь в этот музей под открытым небом на восходе солнца, кажется, будто и сегодня императорский дворец – самое высокое здание в центре Пекина. Это даже не дворец, а грандиозный архитектурный ансамбль, в прошлом «запретный город», обнесенный высокой стеной еще в XV веке.
В запрещенном городе
Вся планировка старого Пекина, его дворцовые и храмовые сооружения призваны были подчеркнуть всесилие и величие императора Поднебесной. И не случайно в те времена запрещалось строить здания выше его дворца.
Глядя на эти великолепные сооружения, например, Дворец для государственных церемоний — Тайхэдянь («Павильон высшей гармонии»), который как бы парит над землей, понимаешь, сколь высоким мастерством обладали средневековые строители, восторгаешься старинным китайским зодчеством.
Дворцовой архитектуре присущи пышность, декоративность. В основном это одноэтажные четырехугольные павильоны «дянь», разделенные колоннами на три части. Главным строительным материалом были дерево и камень. Здание венчалось высокой, изогнутой по углам крышей, опирающейся на столбы.
Бросается в глаза обилие драконов в интерьерах императорских дворцов — на колоннах, на ритуальных чашах, на карнизах. Это символ власти, и принадлежал он только императору. Если бы простолюдин осмелился нарисовать дракона в своем доме, к нему применили бы весьма драконовские меры — отрубили бы голову. Вход во дворец стерегут многочисленные львы. Чем выше его положение, тем свирепее взгляд царя зверей. Самыми грозными в Поднебесной были беломраморные львы у входа в «запретный город». Отсюда берет начало главная площадь китайской столицы — Тяньаньмэнь, Площадь небесного спокойствия, историческое место, некогда загадочное и недосягаемое для простых смертных.
Трибуна на площади Тяньаньмэнь
В начале нынешнего столетия площадь разрешалось посещать лишь немногим высокопоставленным чиновникам (обязательно в парадном одеянии) да иностранным дипломатам. Удостоившиеся такой чести должны были стоять молча, затаив дыхание, не смея нарушить торжественную тишину. Здесь проводились придворные церемонии. По случаю очередного похода императора перед воротами Тяньаньмэнь устраивали жертвоприношения с молениями о победоносном возвращении. Здесь с трибуны оглашали указы о вступлении очередного владыки на престол Поднебесной.
После революции 1911 года Тяньаньмэнь перестала быть запретной, и горожане наконец смогли ходить по ней. Но вплоть до 1949 года лишь небольшой центральный участок площади был вымощен каменными плитами. На большей же ее части в пыли и грязи шла торговля.
Пекинские будни
Тяньаньмэнь, несмотря на ее «мирное» название, не раз оказывалась местом бурных событий.
В 1919 году здесь состоялась грандиозная антиимпериалистическая патриотическая демонстрация под лозунгом: «Бороться за государственный суверенитет страны, выступать за наказание предателей». Это было знаменитое «Движение 4 мая».
В 1935 году пекинские студенты развернули «Движение 9 декабря», выступавшее за борьбу с японской агрессией, против политики пассивной обороны, проводимой Чан Кайши. По Тяньаньмэнь снова прошла демонстрация студентов.
В 1947 году учащиеся пекинских высших и средних учебных заведений вышли на площадь под лозунгом «Против голода, гражданской войны и преследований».
1 октября 1949 года на этой площади была провозглашена Китайская Народная Республика.
Сейчас, спустя четыре десятилетия, площадь приобрела новый вид. Слева и справа от трибун построены два больших здания в национальном стиле — Дом народных собраний и Музей китайской революции. В глубине площади воздвигнута стела в память народных героев. На ее фронтонах барельефы, запечатлевшие важные исторические события, связанные с разными этапами китайской революции. Памятник народным героям заложен еще до провозглашения КНР — в сентябре 1949 года. Сегодня здесь пионеры дают клятву верности тем идеалам, за которые отдавали жизни их отцы и деды.
Площадь Тяньаньмэнь
В 1977 году построен мемориальный Дом памяти Мао Цзэдуна. Он гармонично вписался в архитектурный ансамбль площади. Его возводили в рекордные сроки лучшие зодчие, строители, художники.
Однако время вносит свои коррективы. В Доме памяти Мао сегодня открыты мемориальные залы ветеранов китайской революции Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ. Здесь представлены их личные вещи, фотографии, документы. Сами же они захоронены в других местах. Прах президента Китая Лю Шаоци тайно погребен на безымянном кладбище; по завещанию Чжоу Эньлая его прах был развеян с воздуха; о маршале Чжу Дэ напоминает лишь скромная плита на городском кладбище. В Доме памяти открыт небольшой сувенирный магазин, где можно приобрести книги, значки, пакетики с чаем, палочки для еды, термометры и прочие небольшие сувениры с иероглифами, свидетельствующими, что вещи эти куплены именно здесь.
Напротив Дома памяти над трибунами площади Тяньаньмэнь вывешен портрет Мао. Это единственный портрет бывшего руководителя Китая, который я видел в общественных местах Пекина. В ряде городов сохранились памятники и монументы, воздвигнутые в его честь.
Во время государственных праздников на этой площади появлялись некоторые другие портреты: в центре площади портрет великого китайского революционера, первого президента Китая Сунь Ятсена, портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
Тяньаньмэнь — самое оживленное место китайской столицы. В любую погоду, в любое время года с утра до позднего вечера на площади толпится народ. Здесь много приезжих из других провинций Китая, много иностранцев.
Приходят сюда и ветераны китайской революции, для которых эта площадь связана с их молодостью, с борьбой за становление нового Китая. Я разговорился с 65-летним рабочим пекинского предприятия Ли Гофаном. Он был на площади, когда провозглашалась Китайская Народная Республика. С воодушевлением рассказывает Ли Гофан о том времени.
— Вон там, — показывает он рукой в сторону трибун, — стоял Мао Цзэдун, еще молодой, ему и пятидесяти шести не было; рядом Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Гао Ган. Мы горячо их приветствовали. На площади было столпотворение. Все верили, что начинается необычное для страны время. И хотя голодные, плохо одетые, мы были по-настоящему счастливы. И не только потому, что были молоды, но, наверное, еще и потому, что чувствовали себя приобщенными к действительно великому событию.
Разговаривая со многими китайцами, я обратил внимание, что мои собеседники предпочитают говорить о молодом Мао Цзэдуне и неохотно отвечают, когда речь заходит о последних годах его жизни, его ошибках и просчетах, публично осужденных партией. Для большинства из них Мао — это революционер, романтик и немного поэт; человек, с которым связаны первые шаги народного государства. Они не хотят, чтобы этот образ тускнел. Отрицательные эмоции вызывает Цзян Цин — последняя жена Мао Цзэдуна, приговоренная к пожизненному заключению, и другие члены «банды четырех». Эта группировка при жизни Мао Цзэдуна пользовалась неограниченной властью и ввергла страну в хаос «культурной революции», принесшей Китаю неисчислимые бедствия.
На площади люди охотно дают интервью, разговаривают на любые темы, здесь можно услышать разные суждения по всем вопросам внутренней и международной жизни. Иногда точные, взвешенные, иногда рожденные элементарной неосведомленностью, но в общем-то откровенные. Наблюдается открытость и доброжелательность людей. И это тоже часть того нового, что появилось в Китае в последние годы.
Для меня это особенно заметно, потому что я хорошо помню, как на этой площади во второй половине 60-х годов, в самый разгар «культурной революции», простое появление с фотоаппаратом стоило мне засвеченной пленки и многочасового объяснения с разъяренной толпой. Тогда было не до интервью.
Снова обращаюсь я к Ли Гофану.
— Вы говорили о надеждах тогда, в 1949 году? Сбылись ли они?
— И да и нет, — отвечает он, почти не задумываясь. — Страна потеряла, к сожалению, много времени на ненужные народу эксперименты, и то, чего мы добились сегодня — улучшения жизни, атмосферы доверия, могло бы наступить гораздо раньше.
Рядом с нами проходят отряды пионеров с красными флажками — ученики пекинских школ. Некоторые возлагают венки к памятнику героям революции и по команде вожатого на несколько минут застывают в торжественном пионерском салюте, отдавая дань памяти своим дедам.
В ватных куртках и полотенцах, повязанных вокруг головы, фотографируются деревенские парни. Студенты пытаются поговорить с иностранцами по-английски.
А вот молодежь другого рода. Парни, с модными прическами, пестро одетые по последней пекинской моде: джинсы, кожаные куртки, темные солнцезащитные очки, с японскими магнитофонами, перекинутыми через плечо.
Ли Гофан перехватывает мой взгляд, улыбается.
— Пекин пожинает плоды «буржуазной либерализации», — говорит он. — Чрезмерное увлечение Западом, бездумное копирование — это скорее реакция на ту серость и однообразие, которые на какое-то время воцарились в нашей жизни. Это нестрашно. Как у нас говорят: «Не перегнешь — не выправишь». Нужно, чтобы учителя были хорошие. Но мне кажется, что наша молодежь переболела этим. Здесь в январе 1987 года вспыхнули студенческие волнения с требованиями «западной демократии» для Китая, но они очень быстро прекратились. Это показало, что в основном наша современная молодежь мыслит и действует правильно.
Еще один замечательный памятник старины — храм Неба. В древнем и средневековом Китае придавали большое значение жертвоприношению, особенно — Небу. Священным правом на совершение этой торжественной церемонии обладали только императоры, считавшиеся «сыновьями Неба». Жертвоприношение совершалось по сложному ритуалу. В храм Неба императора, одетого в паланкин, несли слуги над ступенями мраморной лестницы, обрамленной изваяниями драконов, а сами поднимались по ступеням из простого камня.
Строительство храма Неба окончено в 1889 году. Это точная копия храма Неба, построенного в 1420 году. Четыре массивных столба поддерживают крышу, украшенную позолоченными фигурами и сложным орнаментом. Архитектурные пропорции создают иллюзию головокружительной высоты, хотя она всего около 30 метров. Потолок святилища опирается на 28 гигантских деревянных колонн. Четыре из них символизируют времена года, а 12 — число месяцев; 12 же колонн наружного ряда — это 12 часов.
Вокруг храма Неба расположена круглая стена диаметром 65 метров, обладающая необычными акустическими свойствами: слово, произнесенное даже шепотом у стены, отлично слышно по всему ее периметру. Говорят, что в былые времена так осуществлялся контроль за мыслями и настроениями.
Интересна планировка алтаря Хуаньцю в храме Неба. Круглая трехступенчатая терраса из белоснежных мраморных плит как бы возвышает алтарь над всем низменным, приближает его к Небу.